Леди не движется - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Поместье, допустим, было отнюдь не райским, и мой бывший был кем угодно, только не белоручкой-неженкой, но зачем остальным это знать?

– Кстати, он ведь тоже принц? – Йен Йоханссон кивнул на Августа.

– Ну что ты. Дальний родственник тех Маккинби, которые действительно владетельные лорды.

Эта ложь давно стала привычной. Но в ней была и толика правды. Техника безопасности требовала, чтобы инквизитор не открывал в публичный доступ подробности частной жизни – слишком много желающих отомстить. Август тоже был залегендирован. Конечно, не от высшего общества, где его знают в лицо. Но рядовой обыватель с Таниры или Большого Йорка, да и в целом из нашего штата, черта с два выяснит, что моему боссу принадлежит и каков его личный доход. Другое дело, что, с точки зрения нормального звездного принца, такое пренебрежение своим величием – поступок не просто экстравагантный, а оскорбительный для равных ему. Август ставил профессию выше своего происхождения.

А правда была в том, что он не скрытничал, – он действительно вел жизнь преуспевающего инквизитора. Хотя и допускал невинные излишества вроде коллекционирования странных вещей или покупки недвижимости вместо аренды. Или, вот, не хочется ему ждать, пока курьерская служба управится – сел за штурвал самолета и рванул на грузовой склад ради игрушечных машинок, которые ему прислали за черт-те сколько парсеков. По сравнению с тем, что позволяли себе другие принцы, эти излишества были и правда невинными.

Очень скромный человек, одним словом…

На задней стенке контейнера остались четкие следы: преступник или преступники затащили сюда мешок с трупом волоком, втиснувшись в щель со стороны летного поля.

– Маловато. – Йоханссон замерил следы. – Рост от четырех футов одиннадцати дюймов до пяти и одного.

– Я бы сказала, пять футов полдюйма.

– Карлик? Ребенок?

– Пять футов уже нормально для взрослого, если он женщина, например. – Я обернулась, прикинула ширину проходов между контейнерами. – Или эльф.

– Эльф?! Но ведь убитый – тоже эльф.

– И что? Люди убивают людей, почему эльфам нельзя?

– Но они же мирные.

Мирные, мысленно согласилась я, и очень верные. До последней капли крови преданы хозяевам. Как хорошая собака. А собак чему только не учат. Необязательно хорошему. Среди людей попадаются такие странные твари – кого угодно научат плохому.

– Ну ладно бы орки или индейцы, – не унимался Йоханссон. – Но эльфы?!

– Эти не-люди не так уж далеки от людей, как кажется. Если у них могут быть дети от людей, значит, и наши пороки они вполне способны усвоить.

Йоханссон помрачнел:

– Вы сказали «нелюди». Они вам не по душе?

Экий ты деликатный. Спросил бы прямо: ксенофобия заела?

– Орков не люблю, – ответила я. – А кто их любит? Они сами себя не любят. А этих малышей мне всегда было до слез жалко. Никто так не старается вписаться в нашу систему и жить по нашим правилам, как эльфы. Не-люди… – я произнесла это слово очень четко, чтобы была понятна разница между «не-люди» и «нелюди», – это привычка с Большого Йорка, просто жаргон. Эльфов убивали в два раза чаще, чем людей. Они не-люди, но те, кто их убивал – просто дерьмо. Моя бы воля, лишала бы убийц не только гражданства, но и исключала бы из категории «разумное существо».

Я не стала рассказывать мальчику, какое чувство бессильной ярости накатывало на меня, когда я видела избитых, искалеченных эльфов. Может быть, дело в их внешности. Они похожи на дорогих кукол, какими все мы восторгались в детстве. Я помню, как в тринадцать лет расплакалась, увидев в мусорном баке такую куклу – грязную, со следами детского вандализма, в когда-то розовом кружевном платьице, оборванном ниже бедер. Как хорошо издеваться над куклой, она ведь не ответит. А мне тогда казалось, что они живые, просто говорить не умеют. Я шла с мамой, и она не позволила мне залезть в бак и вынуть оттуда искореженную игрушку. Я быстро забыла тот случай – но пережила его вновь, когда в участок на Большом Йорке привезли эльфийскую девочку, с которой «забавлялась» компания в девять голов одуревших самцов… Почему-то привезли в участок, а не сразу в больницу, и Старушка Лили единственный раз на моей памяти орала на патрульных: идиоты, жертва нуждается в медицинской помощи, зачем вы ее сюда… На девочке было разорванное розовое платье, кукольное такое платье, и она не плакала.

Эльфы не умеют плакать. Они умирают очень тихо. Та девочка умерла.

Обиднее всего мне показалось, что закон запрещает бить морды задержанным.

Какое счастье, что в нашем дуэте мозги – не мои. Я могу позволить себе чувства, потому что думать все равно будет Август.

– Нет, – почти испугался Йен Йоханссон, – на Танире – первое такое убийство за пять лет. У нас и эльфов-то мало, а гражданин вообще один – вот этот самый. Так получилось, что я встречал его при жизни. Если про кого и хочется сказать «приличный человек», это про него. Месяц назад он приходил в отдел продлить лицензию на оружие, и я немного поговорил с ним.

– Он носил пистолет? Зачем?

– Не-ет. У него было два охотничьих ружья. Каждый год летал в отпуск на Кангу, к бывшему хозяину, а тот на охоте помешан.

В следующие несколько минут я узнала довольно много об убитом эльфе. Оперативная информация поступала Йоханссону и Крюгеру параллельно, но если Крюгер скорее удавился бы, чем подбросил мне хоть одну зацепку, то молодой криминалист проводил замеры и ровным тоном пересказывал, что к нему сейчас пришло на чип. Негромко бурчал себе под нос, а я слушала.

Эльфу было сорок два года, родился на Кангу в поместье лорда Рассела, с двадцати пяти – гражданин, женат на китаянке, трое детей. Федеральный служащий, работал стюардом на пассажирском лайнере второго класса, линия «Танира – Эверест – Кангу». Нареканий по службе не имел. Жил в Китайском квартале, в отдельном доме, водил машину. Китайцы редко страдают ксенофобией, и это одна из причин, почему эльфы предпочитают жить среди них. Другая – разумеется, анатомическая. Средний рост эльфа пять футов, и пусть у него есть все, что полагается самцу, это все-таки очень миниатюрный мужчина. Про эльфиек и говорить нечего. Среди рослых наций они чувствуют себя неуютно.